АЎРАМЧЫК МІКОЛА (Мікалай Якаўлевіч)
(1920-2017)
Паэт, празаік і перакладчык.
Заслужаны работнік культуры Беларусі (1980).
Ганаровы грамадзянін Бабруйскага раёна (1998).
Нарадзіўся 04.01.1920 г. ў в. Плёсы. У 1938 г. паступіў на філалагічны факультэт Мінскага педінстытута імя М. Горкага, адначасова працаваў у рэдакцыі газеты “Піянер Беларусі”. У час Вялікай Айчыннай вайны ўдзельнічаў у баях на Паўночна-Заходнім і Волхаўскім франтах. Пры акружэнні ў чэрвені 1942 г. трапіў у палон і вывезены фашыстамі ў Рур на каменнавугальныя шахты. Пасля вайны працаваў на аднаўленні Данбаса. Скончыў філалагічны факультэт БДУ (1949 г.). Працаваў у рэдакцыях газет “Чырвоная змена”, “Літаратура і мастацтва”, ў часопісе “Полымя”. У 1953-1980 гг. – рэдактар аддзела паэзіі часопіса “Маладосць”. Член Саюза пісьменнікаў СССР з 1947 г. Узнагароджаны ордэнамі “Знак Пашаны”, Айчыннай вайны 2-й ступені, медалямі. Першыя вершы апублікаваў у 1937 г. ў бабруйскай газеце “Камуніст”.
Надрукаваны кнігі паэзіі: “Пярэдні край (1949), “Шляхам дружбы” (1952), “Ключы жураўліныя” (1960), “Сустрэча былых канагонаў” (1963), “Універсітэцкі гарадок” (1967), “Агледзіны” (1969), “Як на далоні” (1970), “Дрэва дружбы” (1973), “Радовішча” (1976), зборнік вершаў для дзяцей “Дружба” (1950). Выйшлі “Выбранае” (1976) і “Выбраныя творы” (1980). За зборнік “Сустрэча былых канагонаў”, прысуджана Літаратурная прэмія імя Янкі Купалы (1964).
Паэзія Міколы Аўрамчыка – пра драматычны ваенны лёс, уражанні ад студэнцкіх гадоў, паездак па краіне. Ім напісаны раман “У падзямеллі” (1986) і аповесць “Палон” (1989) Пераклаў на беларускую мову творы Дж. Байрана, А. Міцкевіча, Л. Украінкі, М. Джаліля, Г. Эміна, паэму М. Нагнібеды “Васілёк” (1961) і інш.
Песняр родной земли
Бобруйщина – необыкновенная земля, на которой рождаются интересные, талантливые люди, настоящие патриоты Родины.
Микола Аврамчик родился в деревне Плёссы Бобруйского района. Здесь прошли его детские годы, здесь поэт получил начальное образование, а потом на протяжении шести лет постигал знания в Телушской школе. Теперь Николай Яковлевич живёт в Минске, но не забывает родные места. Часто посещает Телушскую школу, встречается с её учащимися и учителями. Много своих книг подарил школьной бмблиотеке. Однажды присутствовал на уроке белорусского языка и признался, что был у него один урок, на котором приключился казус: учащиеся не прочитали произведение Колоса и практикант Аврамчик наставил им двоек, а недовольные школьники урок сорвали. Пришлось удирать из класса.
В школьном музее имеется экспозиция, посвящённая жизни и творчеству известного земляка. Там хранятся рукописи, личные вещи поэта, книги с его надписями.
Надо отметить необычный характер поэта: рядом с настойчивостью в решении проблем других людей стоит скромность в отношении к себе, с мыгкостью выступает сила. И, главное, - воспитанность, необыкновенная тактичность, интеллигентность. Кажется, откуда всё это у бывшего мальчишки из деревни? Наверное, это и есть божий дар.
Маргарита Дудаль.
газета “Трыбуна працы” от 22.09.2006 г.
Тени литературного карнавала
Легенды и мифы Миколы Аврамчика
Несколько лет назад в журнале «Крынiца» был напечатан портрет автора анонимной поэмы «Сказ пра Лысую гару». На снимке читатели могли лицезреть спину в светлом плаще и шляпу возможного автора — или одного из авторов...
И только недавно открылось: для снимка позировал известный белорусский поэт, прозаик и переводчик Микола Аврамчик, заслуженный работник культуры Республики Беларусь, лауреат Литературной премии имени Янки Купалы, почетный гражданин Бобруйщины.
14 января Миколе Аврамчику исполняется 85 лет.
Мамины сказки
А начиналось все, возможно, с того, что мать деревенского паренька из–под Бобруйска прислуживала в имении, хозяин которого дружил с соседом, женатым на внучке Пушкина. Именно на деньги потомков Пушкина была построена школа, в которой учился Микола Аврамчик, церковь, в которой его крестили... Хранились в имении книги великого поэта... Наверное, молодая батрачка их читала. Во всяком случае, Николай Яковлевич вспоминает, что первые сказки, услышанные от матери, это были сказки Пушкина...
Настали иные времена. Рабоче-крестьянская молодежь получила возможность учиться. Микола Аврамчик становится студентом Минского пединститута. Он активно пишет, печатается, параллельно работает в изданиях. Культурная жизнь кипела. Однако 30–е годы в истории белорусской литературы остались черными воспоминаниями. Не могу не спросить Миколу Аврамчика: как воспринимались аресты и расстрелы литераторов?
— Была тогда вера в справедливость, в Сталина. Тот же Михась Чарот написал в своем стихотворении: «Суровы прыгавар падпiсываю першы»... А потом его тоже расстреляли. Только Владислава Францевна, жена Янки Купалы, уже в 50-х рассказывала мне про репрессии...
Муса Джалиль и генерал-предатель
Микола Аврамчик принадлежит к фронтовому поколению писателей. Он вспоминает друзей–поэтов: Микола Сурначев погиб в 5 километрах от Берлина, Алексей Коршак, разведчик стрелковой части, — в Восточной Пруссии. Аркадий Гейне — в Сталинграде... Владимир Рагуцкий — в 1941-м, где-то на западной границе... Еврейский поэт Геннадий Шведик — на Западном фронте.
Когда в Москве начали формироваться дивизионы «катюш», туда отбирали комсомольцев, студентов последних курсов институтов. Так Микола Аврамчик стал артиллеристом. И уже в 1942 году был Западный фронт. Судьба сложилась так, что попал молодой поэт в состав 2-й ударной армии, которой командовал печально известный командарм Власов. Кстати, политруком Миколы Аврамчика был татарский поэт Муса Джалиль.
Горечь поражения, окружение... Миколу Аврамчика захватили в плен испанцы из «Голубой дивизии». Его ждало несколько пересыльных лагерей. Из первого убежал — пленных вывели на поле убирать капусту. Но далеко уйти не удалось. «Шталаг» в Германии, каменноугольные шахты в Руре... Голод, избиения, непосильная работа. Каждый месяц из лагеря увозили 30-40 человек, больных туберкулезом, — умирать. Микола Аврамчик заболел шахтерской лихорадкой. Его увезли, подлечили. И отправили назад, к месту работы. Поезд неожиданно остановился...
— Вагон набит пленными, как селедкой. Я — возле самых дверей, прижатый к ним лицом. Двери открываются, немецкий солдат спрашивает моего соседа: «Кто ты?» Тот отвечает: «Рабочий». Немец скривился, смотрит на меня. Я понял, нужно отвечать что–то другое, говорю: «Бауэр», то есть крестьянин. Немец меня за руку выдернул из вагона, двери закрылись, и поезд сразу же ушел.
Так пленный солдат попал в качестве рабсилы к немецкому фермеру. Благодаря этому и выжил — рудники означали верную смерть.
Уцелевшая зачетка и тень прошлого
Аврамчика освободили англичане. Через месяц он возвращается в Красную Армию. В Белостоке побывавших в плену «отсортировали», и поехали «запятнавшие себя» солдаты кто в Сибирь, кто на Урал... Микола Аврамчик попал в Донбасс. Мог там остаться навсегда. Но Сталин распорядился немедленно вернуть к месту учебы студентов четвертого курса педагогических институтов — не хватало учителей. Под этот указ подпадал и молодой белорусский поэт. Каким-то чудом у него даже сохранились зачетная книжка и студенческий билет — были при нем и на фронте, и в немецких рудниках, и в Донбассе...
Так Микола Аврамчик вернулся в Минск.
Поэт активно включается в литературную жизнь. Учится на журфаке, работает в редакциях. У него много друзей — Иван Шамякин, Пимен Панченко, Иван Мележ, Янка Брыль, Аркадий Кулешов. Но тень подозрения не исчезает — был в плену... Микола Аврамчик стал «невыездным». После возвращения на родину его уже ни разу не выпустили за границу Советского Союза. В партию тоже путь был заказан.
— Я был близок с Кулешовым, но когда прислал ему из Донбасса десятка полтора стихов, он побоялся мне ответить. Отдал мужу своей сестры, писателю Алексею Зарицкому, тот и упомянул о них в газете «Лiтаратура i мастацтва».
Лысая гора и ее подземные лабиринты
То, что автор «Сказа пра Лысую гару» долгие годы оставался анонимным, неудивительно: в поэме «припечатывались» многие известные личности. Но вот когда о поэме стали свободно дискутировать, произошел конфуз. Объявились сразу два автора: Гилевич и Аврамчик. Нил Гилевич утверждал, что он — основной автор, а Аврамчику принадлежат только пару строк. Микола Аврамчик в свою очередь высказался весьма резко в адрес соавтора, обвиняя в стремлении «потянуть на себя одеяло».
— Каждую строфу, за исключением нескольких фрагментов, мы писали вместе, — говорит Микола Аврамчик. — В конце концов, я был редактором отдела поэзии «Маладосцi». Это Гилевич носил мне свои стихи, а не я ему! Зачем бы я стал перепечатывать на своей машинке и рассылать его поэму? Идея написания принадлежала моему соавтору. Я особо не загорелся, видимо, было у меня предчувствие не связываться... Но Гилевич пришел, принес первые двадцать строк, сели мы за стол у меня на квартире и начали сочинять.
— Вот так вместе и писали, бок о бок?
— Почему вас это удивляет? Поэму «Страшная месть», сюжет которой — минская легенда об ассенизаторе, залившем квартиру неверной возлюбленной цистерной известно чего, писали четверо: я, русский поэт Дмитрий Ковалев, Владимир Карпов и Адам Русак. Среди них, кстати, не было ни юмористов, ни сатириков. «Вадзяную паэму» сочиняли 8 авторов. А «Сказ пра Лысую гару» — это уровень настенной газеты. Правда, есть там классические строфы. Неловко теперь за многое, например за то, что столько места уделено теме... удобрений для писательских соток. Нил Гилевич рассердился на меня, что я в интервью для «Крынiцы» сказал, что эта поэма — «раешник». Но это так и есть. В «Крынiцу» я пошел, потому что меня «высчитали» как автора «Лысай гары». Я позвонил Гилевичу, тот посоветовал идти: это же возможность напечатать «каноничный» вариант поэмы! Но то, что я сфотографировался, хоть и со спины, ему не понравилось. А ведь я предлагал ему: давай встанем на писательском собрании, признаемся, что мы — авторы «Сказа», посмеемся, попросим прощения у тех, кого обидели... Отказывался. Может, ждал, пока меня не станет? А тут еще позвонили с одной радиостанции, попросили моего комментария к статье Гилевича, где он говорил о своем абсолютном авторстве. Я и сказал, что морду побью ему. Оказывается, все записывалось на диктофон и прозвучало в эфире. Потом нас приглашали на «круглый стол», так Гилевич не пришел, наверное, подумал, что я действительно его побью.
Розыгрыш от Аврамчика
Между прочим, Микола Аврамчик не случайно оказался замешан в истории со «Сказам» — он всегда славился в литераторской среде веселыми розыгрышами. Например, Рыгора Бородулина Аврамчик вызывал по телефону на военные сборы, представившись сотрудником военкомата. По телефону же позвонил поэту Анатолию Сербантовичу, напечатавшему в соавторстве с Василем Макаревичем репортаж о шахтерах Солигорска: объявил от имени солигорцев о недостоверных фактах в материале. Розыгрыш имел убийственную силу, поскольку оказалось, что ни один из авторов репортажа в Солигорске не был. Хорошо, что шутник сразу же признался.
Танцоры и певцы уходят со сцены... И часто — из истории. Писатель остается писателем всегда. И если это настоящий писатель, то это еще и история.
Автор публикации: Людмила РУБЛЕВСКАЯ
Дата публикации: 13.01.2005
Газета «Советская Белоруссия»
Традиции М.Аврамчика
Известному белорусскому поэту и прозаику Миколе Аврамчику сегодня 85! Сейчас практически всё своё свободное время заслуженный работник культуры Беларуси проводит на даче, где, несмотря на неважное зрение, по-прежнему сочиняет. Правда, в день рождения у автора есть свои маленькие традиции.
В свой день рождения М.Аврамчик побывал у памятника Янке Купале. Перед глазами бронзовый классик, в душе – живой учитель.
Сегодня – тем же маршрутом. Я.Купала, А.Кулешов, К.Чёрный помогали М.Аврамчику делать первые литературные шаги. Кто в поэзии, кто в прозе. А молодой автор писал, называя своё творчество голосом души.
По мнению читателей, в творчестве автора больше войны. Это и не удивительно: М.Аврамчику было чуть более 20, когда он вошел в расчёт легендарной «Катюши». Первые бомбёжки, запах смерти – хотелось тут же взяться за карандаш, но было нельзя – за записи и солдатский дневник тут же могли отдать под трибунал. Военную поэзию сохранила молодая память быстро повзрослевшего солдата.
М.Аврамчик хорошо знает, какой ценой досталась Победа, и поэтому всегда и на всех застольях предлагает почтить память погибших.
У него вышло около 20 сборников стихов. Последнюю книгу воспоминаний – «Знаёмыя постаці» М.Аврамчик представил сегодня, тем самым, сделав подарок друзьям, читателям и коллегам.
Новости на ОНТ, 19 января 2005 года
***
В 1920 году в деревне Плёсы Бобруйского района родился белорусский поэт, прозаик, переводчик Николай Яковлевич Аврамчик (Микола Аврамчик). В условиях фашистского плена (1942-1945гг.) смог не утратить чувство собственного достоинства и любви к родному краю: «Мая Бабруйшчына зялёная, // Здаешся іншым ты малой // З тваёй Бярэзінай хвалёнаю // I з непрыкметнаю Алой. // А мне заўсёды паўнаводнымі // Здаваліся іх берагі, // Былі твае мясціны роднымі, // Куток з маленства дарагі… // Не дзіўна, што тут людзі лечацца… // Куды ні траплю – у Туркі, // Панкратавічы або Лейчыцы, – // Мяне сустрэнуць сваякі. // Панюшкавічы дзесь пад бокам тут… // Змаглі ад гэтуль у жыцці // З якойсці Глушы ці з Пабокавіч // На свет пісьменнікі прыйсці» – как много в этих строках искренности и душевной щедрости.
Микола Аврамчик является автором целого ряда поэтических сборников: “Шляхамі дружбы”, 1952; “Ключы жураўліныя”, 1960; “Сустрэча былых канагонаў”, 1963, Литературная премия имени Я. Купалы 1964; “Універсітэцкі гарадок”, 1967; “Радовішча”, 1976, и др. В конце 80-х годов вышли в свет прозаические произведения М. Аврамчика: роман “Подземелье” и повесть “Плен” о жестоких боях, плене, моральном противостоянии врагу.
Высокой художественностью отличаются переводы поэта на белорусский язык произведений Дж. Байрона, А.Мицкевича, Л.Украинки, М.Джалиля, Г.Эмина, Н.Нагнибеды.
“Гарады Беларусі ў кантэксце палітыкі, эканомікі і культуры”
Кто автор? Спичкой по шерсти
(Хроника событий)
Весной 1971 года по шерсти белорусов провели спичкой — появилась поэма "Сказ пра Лысую гару". В качестве автора значился "Франьцiшак Вядзьмак-Лысагорскi", но ни в Союзе писателей, ни за его пределами такого псевдонима не было. Поэму кто-то разослал одновременно по многим редакциям, заведениям, попала она и в руки нерядовых литераторов. Причем с конспирационной точки зрения сделано это было безукоризненно: определить автора невозможно было ни по бумаге, ни по шрифту.
Практически сразу после появления ее в редакциях туда стали звонить из ЦК КПБ и интересоваться происхождением рукописи. Были устроены проверки, чтобы разыскать смельчака, отважившегося на подобную дерзость. Думаю, что если бы профессионалы из КГБ и других органов взялись за дело всерьез, то тайна — пусть и для них — перестала бы оставаться тайной. Но высказывание какого-то чиновника: "Читал. Ничего — смеялся" попало в прессу. И, наверное, все поняли: волну не остановить. Тем более, что "сам Машеров" отнесся к произведению положительно и говорил: "Если бы не матюки, то можно было бы и напечатать".
Произведение стало распространяться в сотнях-тысячах списков, в перепечатках, пересказах. "Сказ..." охотно читали даже те, кто до того не интересовался поэзией вообще. В середине 1975 года к начальным четырем появилось еще три раздела "Сказу...": "Мужчынскi страх", "Пудзiлы" и "Вялiкi рух", а также "Першае папярэджанье падробшчыкам", "Другое i апошняе папярэджаньне падробшчыкам" и "Хто адкрые аўтара?" Литкритики замечали, что от "демо-версии" они отличаются стилистически и качественно. Сомнений в том, что обе смысловые части принадлежат перу одного и того же лица или хотя бы группе авторов, придавал и факт, что за те несколько лет появилась тьма подделок, пародий — вещей низкого качества, подписанных "Ведзьмаковым мяном".
В 1988 году в библиотечке "Вожыка" вышла брошюра "Сказ пра Лысую гару" за подписью "Вядзьмака-Лысагорскага". Неизвестно почему анонимному автору сделали "обрезание" и из "Франца Эдуардавiча Вядзьмака-Лысагорскага" (так были подписаны первые экземпляры поэмы) получился новый автор. В книжечке этой отчего-то была напечатана первая версия поэмы: разделы "Дзяльба", "Праблема", "Будаўнiцтва", "Так i зажылi", а также "Замест эпiлога" и предисловие Дмитрия Бугаёва. 30-тысячный тираж разлетелся буквально за день и в скором времени был повторен.
В 1991 году в библиотечке все того же "Вожыка" 100-тысячным тиражом вышел более объемный вариант "Сказу...". Тираж этот уникален для белорусской литературы того времени.
Все 20 лет с момента появления первых экземпляров поэмы велись горячие дебаты на тему ее авторства. Среди возможных авторов фигурировала добрая половина лысогорцев, а также критики, известные люди. Все приходили к выводу, что молодой литератор написать такое не в состоянии, что автор — поэт уважаемый, известный и профессиональный. Чаще других автором называли Анатоля Велюгина, Рыгора Бородулина, Миколу Аврамчика, Нила Гилевича.
В начале 1995 года вышел в свет сдвоенный номер журнала "Крынiца", где было опубликовано интервью с Ведьмаком-Лысогорским и 25 статей профессиональных литераторов, посвященных "Лысай гары". Был помещен и снимок, где Ведьмак-Лысогорский стоял спиной к фотографу. Сегодня доподлинно известно: в "Крынiцу" ходил Микола Аврамчик.
В №4 за 2003г. журнала "Дзеяслоў" появился материал подписанный "Франьцiшкам Вядзьмаком-Лысагорскiм", где довольно реалистично и подробно рассказывается история написания "Сказу...". Автор материала пишет, что работал с соавтором, которого в тексте публикации называет "таварышам". Как оказалось, автор "дзеяслоўскага" материала — поэт Микола Аврамчик.
31 августа 2003 года в газете "Народная Воля" появилась огромная статья Нила Гилевича "Як быў напiсаны "Сказ пра Лысую гару". Нил Симонович признается окончательно и безапелляционно, что автор — он. Но через неделю после гилевичского признания по радио "Свабода" выступил Микола Аврамчик, который возмущался и утверждал: поэму они с Гилевичем писали вместе.
Ситуация становилась пикантной и интересной. Мы решили дать слово обеим сторонам. Так что, читатели, думайте сами, решайте сами...
Нил Гилевич: "Пiсау як пiсалася"
— Нил Симонович, вы официально признались в авторстве поэмы "Сказ пра Лысую гару". Почему именно сейчас?
— Сразу после появления поэмы этого нельзя было делать, я думаю, по понятным причинам: вещь настолько не для подцензурной печати, что элементарно было небезопасно. Вторая причина в том, что я знал: если поэма будет жить как анонимная, она будет более популярной. Ведь если бы с первых дней знали, кто автор, то мои многие "друзья" совершенно бы иную дали оценку.
В спорах об авторстве поэмы люди, которые будто бы хорошо меня знают, сами того не желая, отводили от меня подозрение. Тот же Олег Лойко писал, что "Калi б аўтарам быў Нiл Сымонавiч — я яго ведаю — ён бы даўно прызнаўся, гэта не той чалавек. Ён бы насiўся i крычаў бы, што гэта я, я!.." Это к вопросу — как мы друг друга знаем. А ни черта не знаем! С тем же Лойко мы знакомы более полувека... Я очень замкнутый, одинокий человек — в себе. Особенно не лезу, не хожу в компании...
— Может, поэт и должен быть таким?
— Может... Но и поэты ведь бывают разные. Да, я выступаю с обращениями, с публикациями в периодике, но это не то. Есть творчество. И это святая святых для меня. И про любовь свою я нигде никогда не говорил. Об этом читайте в стихах, а в душу не лезьте. Мне запомнилось у Есенина: "...Колупай, колупай, милый,/ Пальчик засовывай весь,/ Только вот с такой же силой/ В душу мою не лезь".
Я и далее не раскрывал бы эту тайну, но Микола Аврамчик, который оказал мне практическую помощь поставкой фактов, деталей, который перепечатывал и раскладывал в конверты в медицинских перчатках, рассылал по почте текст — я отдал ему должное, — он начал делать очень удивительные для меня заявления. В опубликованных в "Полымi" дневниках Максима Танка читаю: "Ах, якi малайчына Аўрамчык — такую паэму напiсаў — на ўзроўнi "Тараса на Парнасе" — хто б мог падумаць!" Были и другие случаи.
— Критики и литературоведы называли среди вероятных авторов вас. Некоторые утверждали: точно Гилевич. Не было страшно, что раскроется?
— Какой мог быть страх? Мало ли, кто там что думает и говорит! Пока живой автор сам не признался, это все версии, домыслы...
— А вы не думали, что соответствующие органы могут вдохновиться этими признаниями и заинтересоваться вами?
— Такое возможно было сразу после публикации. Ведь считалось, что в Беларуси не должно быть диссидентской литературы. Я не признавался по иным мотивам. Анонимность была лишь на пользу вещи. Но в определенный момент все это осточертело, я почувствовал, что надо бы поставить точку в этой истории. Прошло 32 года, как поэма "пошла в люди". Я знаю свой сегодняшний возраст и состояние здоровья. И я не захотел, чтобы другие люди сделали это. Думаю, что не ошибся, когда сделал это самостоятельно. Большинство моих друзей одобряют этот поступок, хотя некоторые жалеют, что тайны больше нет.
— Почему вы не захотели, чтобы все произошло, как с "Тарасам на Парнасе", когда исследователь Генадь Киселев вон только когда доказал, что автор — Константин Вереницин.
— Такой вариант нереален, ведь у меня лежат черновики. Не станет меня, будут смотреть рукописи...
— Так уничтожьте рукописи.
— Ну что вы?! Как это я буду уничтожать черновики такой вещи! Зачем? Вереницинский вариант тут не подходит — все открылось бы сразу, достаточно взять мою папку с черновиками.
— Позвольте озвучить мнение оппонентов. Уже после признания многие сомневаются в вашем авторстве. Чем докажете?
— Не думаю, что следует что-то доказывать. Только эстетически глухой человек, которому слон на ухо наступил, у которого нет вовсе чувства языка, стиля, строки, может сомневаться, кто это написал. Все 30 лет я и так удивлялся, что ищут, приписывают одному, другому, пятому — вместо того, чтобы взять почитать мои книги сатиры, мой роман "Родныя дзецi"...
— Вот-вот! Отчего же вы не попытались получше завуалировать Нила Гилевича? Как утверждают некоторые критики, достаточно же почитать ваших "Родных дзяцей" и сравнить с "Лысай гарой"!
— Вопрос ваш для меня странноват. Зачем мне вуалировать? Прятаться от самого себя?
— Да нет. Но думаю, что вы, как поэт с таким стажем, могли попробовать получше запрятать это.
— А я вовсе не прятал. Я писал поэму так же естественно, как любое свое произведение.
— Значит, это ваше произведение, подписанное другим именем?
— Конечно — и только! А тем, кто и теперь ставит под сомнение, я позволяю опровергнуть то, что автор — я. Боюсь, что если они возьмутся это доказывать, я преждевременно умру со смеху!
— Вы говорите, что о вашем авторстве знали три человека: жена Нина Ивановна, Василь Быков и Микола Аврамчик. Вы уверены?
— Три человека — это те, кто знал на все сто процентов, потому что я им сказал. Но ко мне подходили сотни людей и говорили: вы думаете, если вы молчите, то мы не знаем, кто написал? Вы не признавайтесь, но вы не думайте, что я не знаю!
— Но, Нил Симонович, так подходили не только к вам!..
— Еще раз повторю: не читали Нила Гилевича!
— Ясно. А когда день рождения "Вядзьмака-Лысагорскага"?
— 30 сентября 1931 года! (Нил Симонович называет собственный. — Г.Л.)
— Почему такой псевдоним?
— Меня всегда интриговали, нравились двойные фамилии: Эпимах-Шипило, Довнар-Запольский... Лысогорский — естественно, потому что на Лысой горе...
— А почему Франтишек?
— По традиции: Скорина, Богушевич...
— Высокородно, вельможно...
— ...шляхетно. И очень уж "наша"! Национальное, белорусское...
— И все же "Франьцiшак Вядзьмак-Лысагорскi?" — ваше отражение, ваш друг или ваш брат?
— Это — я! Вы спросили бы у Купалы: "Янка Купала — гэта вы?" Зная при этом, что он Луцевич.
— Значит, для того, чтобы писать "Лысую гару", вам не пришлось наклеивать усы и надевать черные очки?
— Я был и оставался самим собой. Не старался как-то замаскироваться, подстроиться под другой стиль. Писал как писалось. Выдумывал в духе своей поэтической, гротескной, сатиричной фантазии. Считаю самым сильным раздел "Вялiкi рух" — там самая страшная сатира. На моей памяти партия сто, а может, и пятьсот раз объявляла какой-нибудь "рух": социалистическое соревнование, за преодоление чего-нибудь, за улучшение внешнего вида наших деревень... Нате вам еще один "рух" — за хреноводство!
— Псевдоним выбирался во время написания поэмы?
— Да. Но ранее, в первые послевоенные годы у меня была книжечка чешского поэта, написанная на ляшском диалекте, Ондры Лысогорского. Это тоже псевдоним. Но случайного ничего нет. На моей родной Логойщине есть Лысая гора — ее долгое время считали самой высокой точкой Беларуси, пока на Дзержинщине не нашли гору на несколько метров выше. Так что сам Бог сказал мне остановиться на этом названии.
— Теперь в вашей библиографии появилась еще одна книга, где в скобочках будет помечено: под псевдонимом...
— Бесспорно! Раскроются и все другие псевдонимы.
— Тот поход Аврамчика в "Крынiцу" был осуществлен с вашей подачи?
— Я попросил его тайком подкинуть туда произведение, чтобы его опубликовали в моей новой редакции. Он или не справился с заданием, или перевыполнил его — но решил сделать иначе. Я воспринял это с огорчением, потому что у меня не было ни малейшего желания раскрывать псевдоним. Аврамчик продал тайну...
— Но не продал вас!
— Но выдал себя за автора! Вот ведь в чем дело! Он начал всем говорить, что автор — он...
— Что пожелаете нашим читателям?
— Поэма заканчивается "Першым..." i "Другiм i апошнiм папярэджаньнем падробшчыкам". Оба приложения оканчиваются одинаково: "А чытачам замест бывайце,/ Як i раней, я гавару:/ Чытайце, з розумам чытайце/ Мой сказ пра Лысую гару!" Этого и желаю!
Из газеты «Вечерний Минск» за 24 сентября 2003 г.
Автор: Глеб Лободенко
